Неточные совпадения
— Мосье — иностранец? О-о,
русский? Что же ваша
революция? Крестьяне не пошли с рабочими?
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее, говорил тоном философа, привыкшего мыслить безжалостно. — Гуманизм и борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление о классовой борьбе имели только Разин и Пугачев, творцы «безжалостного и беспощадного
русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего требует
революция от человека.
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые, хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается в реформах, а не в
революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким были все «политические движения
русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал в юности, но, понимая, не умеют говорить об этом просто, ясно, убедительно.
— Ленин —
русский. Европейские социалисты о социальной
революции не мечтают.
— Мне кажется, что появился новый тип
русского бунтаря, — бунтарь из страха пред
революцией. Я таких фокусников видел. Они органически не способны идти за «Искрой», то есть, определеннее говоря, — за Лениным, но они, видя рост классового сознания рабочих, понимая неизбежность
революции, заставляют себя верить Бернштейну…
— Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на
революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «История головоломных прыжков
русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай, коли не хочешь задохнуться.
Улавливая отдельные слова и фразы, Клим понял, что знакомство с
русским всегда доставляло доктору большое удовольствие; что в 903 году доктор был в Одессе, — прекрасный, почти европейский город, и очень печально, что
революция уничтожила его.
Но особенно любил Пахотин уноситься воспоминаниями в Париж, когда в четырнадцатом году
русские явились великодушными победителями, перещеголявшими любезностью тогдашних французов, уже попорченных в этом отношении
революцией, и превосходившими безумным мотовством широкую щедрость англичан.
Наиболее положительные черты
русского человека, обнаружившиеся в
революции и войне, необыкновенная жертвенность, выносливость к страданию, дух коммюнотарности — есть черты христианские, выработанные христианством в
русском народе, т. е. прошлым.
Русская коммунистическая
революция тоже применяла террор.
Революция развила свой пуританизм, узкий, лишенный всякой терпимости, свои обязательные обороты, и патриоты отвергают написанное не по форме точно так, как
русские судьи.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель
революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех
русских армий стал при мне говорить о войне.
Между тем как я считаю главным вопросом вопрос об отношении к
русскому народу, к советскому народу, к
революции как внутреннему моменту в судьбе
русского народа.
Ни малейшего сходства с лицами старой
русской интеллигенции, готовившей
революцию.
Но отношение к
русскому народу, к смыслу
революции в исторической судьбе народа, к советскому строю не тождественно с отношением к советской власти, к власти государства.
Русский культурный ренессанс начала XX века
революция низвергла, прервала его традицию.
Я сочувствовал «падению священного
русского царства» (название моей статьи в начале
революции), я видел в этом падении неотвратимый процесс развоплощения изолгавшейся символики исторической плоти.
Трагично для
русской судьбы было то, что в
революции, готовившейся в течение целого столетия, восторжествовали элементарные идеи
русской интеллигенции.
После пережитой
революции вернулись к
русской литературе, и это факт огромной важности.
Революция еще раз подтвердила горькость
русской судьбы.
Для старых поколений
русских революционеров
революция была религией.
После этой не вполне удавшейся
революции, в сущности, кончился героический период в истории
русской интеллигенции.
Я могу признавать положительный смысл
революции и социальные результаты
революции, могу видеть много положительного в самом советском принципе, могу верить в великую миссию
русского народа и вместе с тем ко многому относиться критически в действиях советской власти, могу с непримиримой враждой относиться к идеологической диктатуре.
В глубине
русского народа происходят в результате пережитого опыта
революции и войны очень важные духовные процессы, которые еще не могут себя выявить.
Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две
революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом
русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено.
В письме к Мишле в защиту
русского народа Герцен писал: «Россия никогда не сделает
революцию с целью отделаться от царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими».
B
русской коммунистической
революции господствовал не эмпирический пролетариат, а идея пролетариата, миф о пролетариате.
Так можно было определить
русскую тему XIX в.: бурное стремление к прогрессу, к
революции, к последним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое и острое сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса,
революции, цивилизации и пр.
Нигилизм принадлежит
русской исторической судьбе, как принадлежит и
революции.
По
русскому духовному складу,
революция могла быть только тоталитарной.
Для
русской левой интеллигенции
революция всегда была и религией, и философией, революционная идея была целостной.
Этот же хаос Тютчев чувствует и за внешними покровами истории и предвидит катастрофы. Он не любит
революцию и не хочет ее, но считает ее неизбежной.
Русской литературе свойствен профетизм, которого нет в такой силе в других литературах. Тютчев чувствовал наступление «роковых минут» истории. В стихотворении, написанном по совсем другому поводу, есть изумительные строки...
Один из самых глубоких
русских поэтов, Тютчев, в своих стихах выражает метафизически-космическую тему, и он же предвидит мировую
революцию. За внешним покровом космоса он видит шевелящийся хаос. Он поэт ночной души природы...
Поразительно, что на Соборе 17-го года, который стал возможен только благодаря
революции, не обнаружилось никакого интереса к религиозным проблемам, мучившим
русскую мысль XIX и начала XX в.
История
русского народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой
русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность
революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
В России
революция либеральная, буржуазная, требующая правового строя, была утопией, не соответствующей
русским традициям и господствовавшим в России революционным идеям.
Сомнения о Европе у нас возникли под влиянием событий французской
революции [См. книгу В. Зеньковского «
Русские мыслители и Европа».].
Он предвидел не только
русскую, но и мировую
революцию.
В действительности большая часть
русских масонов была монархистами и противниками французской
революции.
…Пользуюсь случаем послать вам записки Andryane и «Историю
революции» Тьера, хотя вы не отвечали мне, хотите ли их иметь… Тьер запрещен
русской цензурой и здесь тайно: он уже был и в Омске, и в Тобольске, и в Кургане у Свистунова…
По соображениям Райнера, самым логическим образом выведенным из слышанных рассказов
русских либералов-туристов, раздумывать было некогда: в России каждую минуту могла вспыхнуть
революция в пользу дела, которое Райнер считал законнейшим из всех дел человеческих и за которое давно решил положить свою голову.
— Мое дело — «скачи, враже, як мир каже», — шутливо сказал Барилочка, изменяя одним
русским словом значение грустной пословицы: «Скачи, враже, як пан каже», выработавшейся в дни польского панованья. — А что до
революции, то я и душой и телом за
революцию.
— Извольте-с. Я готов дать соответствующее по сему предмету предписание. (Я звоню; на мой призыв прибегает мой главный подчиненный.) Ваше превосходительство! потрудитесь сделать надлежащее распоряжение о допущении
русских дам к слушанию университетских курсов! Итак, сударыни, по надлежащем и всестороннем обсуждении, ваше желание удовлетворено; но я надеюсь, что вы воспользуетесь данным вам разрешением не для того, чтобы сеять семена
революций, а для того, чтобы оправдать доброе мнение об вас начальства.
Он хотел посмотреть, что за народ сидит там, в глуби
русских трущоб, и посчитаться, с кем там придется вести дело, если бы затеялась
революция.
В пользу этих подозрений были рассказы нескольких вернувшихся в Россию из-за границы молодых ученых, которые, находясь в Париже до приезда Бенни в Петербург, знали его там за поляка и, встречая его потом здесь, между
русскими предпринимателями, удивлялись быстрой перемене в его симпатиях, потому что в Париже они знали его одним из пламеннейших приверженцев польской
революции.
Купец не спешил в Россию, а Бенни, следуя за ним, прокатал почти все свои небольшие деньги и все только удивлялся, что это за странный закал в этом
русском революционере? Все он только ест, пьет, мечет банки, режет штоссы, раздевает и одевает лореток и только между делом иногда вспомнит про
революцию, да и то вспомнит для шутки: «А что, мол, скажешь, как, милый барин, наша
революция!»
Теперь посмотреть Россию ему казалось даже еще необходимее, потому что ему хотелось удостовериться: много ли в России сибирских купцов, вроде его дорожного спутника, и познакомиться с теми лучшими петербургскими людьми, из которых он с одними встречался у Герцена, а о других много слышал как о людях развитых, серьезных, умных и держащих в своих руках все нити
русской социально-демократической
революции.
Так как вся
революция, которая считалась иными тогдашними нашими политиками столь необходимою и сбыточною и замышлялась будто бы на пользу тех великих форм
русской народной жизни, в которые был сентиментально влюблен и о которых мечтал и грезил Артур Бенни, то он, как боевой конь, ждал только призыва, куда бы ему броситься, чтобы умирать за народную общинную и артельную Россию, в борьбе ее с Россиею дворянскою и монархическою.
Он тем больше кипятился, что в это время в России правительство уже освободило крестьян с земельными наделами, задумало дать гласный суд и ввести другие реформы, при которых доказывать
русским людям настоятельную необходимость
революции становилось день ото дня все труднее и труднее.
Бенни во все время тихо и мирно сотрудничал в «Северной пчеле» и, вспоминая порою о своих попытках произвести в России вдруг общую
революцию с Ничипоренком, искреннейшим образом над собою смеялся, негодуя на тех
русских социалистов, которых нашел, но неуклонно стремясь отыскать других, которые, по его великой вере, непременно должны где-то в России таиться…